СТАРЕЙШЕМУ ЛИТЕРАТОРУ ДОНБАССА НИКОЛАЮ ГОНЧАРОВУ – 95!
Николай Ефремович Гончаров родился в 1925 году в селе
Томаровка на Белгородщине. Школьные годы провёл в Горловке. В семнадцать лет
ушёл на фронт. После тяжёлого ранения около четырёх с половиной лет находился
на лечении в госпиталях. Проявив корчагинское упорство, будущий писатель создал
лучшие свои фронтовые были и стихи, успешно окончил среднюю школу.
В Западном Казахстане, куда привезли его на носилках, он
показал маме два документа: удостоверение инвалида Отечественной войны 1 группы
и университетскую зачётку. Были и слёзы, и надежда: через полгода народный
лекарь-казах поднял Николая Ефремовича на ноги.
Возвращаясь в Горловку, Николай Гончаров уже наметил свою
дорогу в жизни. Первое произведение опубликовала газета "Кочегарка" в
1950 году. В ней же стал работать заместителем редактора. Восемь лет
руководил городским литературным
объединением. В последующие годы возглавлял газеты «Радянська Донеччина» и
«Социалистический Донбасс»…
Вот уже около сорока лет он живёт и работает в Москве,
являясь ответственным работником редакции газеты "Социалистическая
индустрия".
Николай Ефремович издал книги о Донбассе: "Поющие
пласты", "Русская улица", "Иванова гора",
"Прощальный свет", "Горловский бой", "Оружие
поэта", "Живая память", "Шахтёрская мать" и мн. др..
Публиковал статьи о творчестве Павла Беспощадного и других
писателях.
В архиве у него немало писем от людей, которым он лично
помог в их житейских нуждах, отстаивая их права, подчас по-фронтовому бросаясь
на бюрократические "амбразуры" тех лет. Человек беспокойный, он не
раз навлекал на себя неудовольствие начальства, поддерживая в газетах
критический огонь по чванству, зазнайству, самодовольству, равнодушию…
11 декабря 2020 года Николаю Ефремовичу исполняется 95 лет
со дня рождения и 70-летие его работы в печати.
Редколлегия литературного журнала "Пять стихий"
и правление Донецкой писательской организации Межрегионального союза писателей
поздравляют Николая Ефреммовича с Юбилееем и желают всего самого наилучшего, а
самое главное здоровья и Мира!
НИКОЛАЙ ГОНЧАРОВ
КРАСНЫЙ КАРАНДАШ
Завагитпроп наш –
весельчак дотошный,
В недавнем
прошлом – ротный командир,
Нас принимал
подчёркнуто учтиво.
Подвинул с шуткой
пачку папирос:
«Травитесь,
братцы, заодно со мною!..
Анкета? Очень
хорошо! Сейчас посмотрим…»
Придвинул он к
себе мои листы,
Где жизнь, ещё
недолгая, вместилась.
И стал читать,
загадочно прищурясь,
Попыхивая
папироской модной.
И на лице его
одутловатом,
Как в зеркале, то
чтенье отражалось.
«Так мы, выходит,
воевали рядом?
Эристовку-то,
значит, брали вместе…
Моя там рота
(следует затяжка)
До одного солдата
полегла»…
Ещё вопрос, ещё
одна затяжка,
И дым от наших длинных
папирос
Тремя струями
сизыми тянулся
К открытой
форточке, сливаясь воедино.
Он, как беседа,
всё согласно вился.
Но вдруг,
взметнувшись, разорвался в клочья…
Мой собеседник,
словно бы споткнулся,
Схватил свой
толстый красный карандаш
И впился взглядом
в ту строку в анкете,
Где, говоря о
тридцать третьем годе,
Я называл причину
переезда
Из Томаровки в
Горловку, как было,
Как всё произошло
на самом деле…
«Где ты (уж
«ты»!), в какой ты видел книге,
Что голод был у
нас в то время?..»
«Зачем читать
мне? Это здесь осталось
(Прижал я руку к
сердцу простодушно),
Как страшная
зарубка на всю жизнь»…
«Так-так!..» –
каким-то отчуждённым тоном
Сказал на это
труженик горкома, –
И дважды жирной
красною чертою
Моё писанье с чувством подчеркнул.
Захлопнул папку
и, руки не подав,
Промолвил, что
могу я быть свободным.
Начальнику же
моему велел остаться…
Нескоро он в
редакцию вернулся.
И сразу же меня
позвал к себе.
«Зачем же так про
эту голодовку? –
Спросил с обидой,
оттиск отодвинув, –
Была она,
конечно, это верно,
Но надо ли, чтобы
в своей анкете?..»
Прости меня,
милейший первый мой редактор,
Но я тебя в тот
миг совсем не видел,
А видел тех,
сидящих мёртвых на скамейке,
Что в
белгородском сквере, у вокзала,
Остались навсегда
передо мною.
А видел на
Грабиловке, в землянках,
Детей опухших с
ножками слонят.
А видел я в том
горловском посёлке,
Как умирал мой
дед голодной смертью…
Вот это и была
моя анкета,
С которой спорил
красный карандаш.
РАЗГОВОРЫ В СТРОЮ
(Из фронтового блокнота)
Дождь осенний в лицо,
Мы промокли до нитки.
- Эх, какое крыльцо!
- И какая калитка!
- Разговоры в строю!
Что за бредни, ребята?
Вот откроем свою,
Как побьём супостата.
Буря воет: зима.
Снеговая завеса.
- Во, пошла кутерьма,
Как в утробе у беса…
- Всё ты знаешь, солдат,
Словно был там, однако…
- Как же садит он, гад!
- Как он лупит, собака!..
ПАРЕНЬ ИЗ
ДОНБАССА
Виктору Андриянову
Мне
снятся голубые терриконы…
Когда же ты
приходишь наяву,
Я вижу их
мерцающие склоны
И забываю в этот
миг Москву…
Найти строку
такого беспокойства –
Иных огреть, а
этих обогреть –
Тебе шахтёры дали
это свойство.
Успеть сказать!
Вот только бы успеть…
Как мне понятно
нынче это чувство!
Шахтёрский край у
каждого из нас
Зажёг в душе
нелёгкое искусство –
Слагать слова,
как видно, в добрый час.
С тех пор всегда
без устали и лени
Ты пашешь так,
что хоть снимай кино:
«Донбасс никто не
ставил на колени,
И никому
поставить не дано!»
Слова поэта, что
с войны крылаты,
В твоём нетленном
мудром багаже
Диктуют образ,
сохраняя свято
Заветный смысл на
мирном рубеже.
P.S.
Промчались годы,
как тебя не стало,
Как ты ушёл, недописав
строки…
А в отчем крае
нынче запылало:
В Донбассе бьются
братья-земляки.
Там вспоминают
вновь слова поэта –
Зовут к рассудку,
злобе вопреки.
И в том ряду, в
словесной эстафете
Звучат твои
«Шахтёрские полки»…
ДРАПМАРШ
«Войска России столь
поспешно покидали Германию, что на новом месте для солдат не успели возвести
казармы. Прощаясь с Берлином, русские солдаты в строю пели по-немецки».
(Из газет)
Немецкой песней
оглашая
Злорадно ахнувший
Берлин,
Шагают правнуки
Чапая,
Куда велит им
властелин.
А он велит – во
чисто поле...
Смотри, Европа,
каковы
Заложники
злодейской воли –
Солдаты нынешней
Москвы!
Орут с надрывом
по-немецки,
Забыв свою родную
речь
И про обычай наш
советский
Своё достоинство
беречь.
Но вот прошла
всего неделя.
Сложив парадное
шитьё,
Они совсем не так
запели,
Гася бессилие
своё.
Под русским небом
цепенея,
Они по-русски
костерят
Вышестоящих
лиходеев,
Обидевших своих
солдат.
Мне жаль вас,
пасынки Победы.
Я с вами зябну на
юру.
Я разделяю ваши
беды,
Но по-немецки не
ору!
А как могу
по-русски крою
Ту окаянную игру,
Что обрекла на
стыд героев,
Пустив их славу
по ветру...
СИРОТА
Нездешним светом озарило лица,
отозвалось улыбкой на устах:
солдат принёс зайчонка в рукавице –
нашёл его в обугленных кустах.
Стояли мы в ту пору на заслоне,
и маленький пушистый сирота,
обосновавшись в нише для патронов,
осваивал уютные места.
При стуке в гильзу он спешил к просвету
к знакомым, тёплым, ласковым рукам.
Кто наблюдал тогда картину эту,
хранил её в душе наверняка.
«Кормёжка зверя!» - смех звучал в траншее,
отдушина из редких на войне.
Толпились мы, вытягивая шеи,
как будто в незабытой стороне…
Но радио солдатское не спало
и предвещало новые бои:
нам завтра на рассвете предстояло
опять менять позиции свои.
А на войне, известно, было всяко:
не мы, а немцы, сжатые в котле,
остервенело ринулись в атаку,
бронёй прикрывшись в предрассветной мгле.
Мы заступили нелюдям дорогу.
Скажу вам сразу: фрицы не прошли.
Но батальон наш тоже отбыл к Богу:
все побратимы в схватке полегли.
Остался я один. Лежу в санбате.
Кругом плывёт ночная темнота.
Я думаю о нашем «меньшем брате»:
теперь совсем он круглый сирота…
ОГЛЯДЫВАЙСЯ, СЫНОК!
Есть такое поверье в народе:
Если хочешь вернуться домой,
В самом трудном и долгом походе
Оглянись и немного постой.
Так сказала мне мама когда-то,
И, поднявшись на взгорок крутой,
Посмотрел я на отчую хату,
Преисполненный мудрости той.
И она меня верно хранила,
Провела через лихо-беду…
Приворотною силой манила,
Чтобы верил, что снова приду
И увижу дымок синеватый
На крутом терриконом боку…
Это стало мечтою солдата,
Оправданием мук на веку.
Сколько раз, натянув покрывало,
В госпитальном горячем бреду
Я шептал, как молитву бывало,
После слова «Победа» - «Приду!»
Но у нас отобрали Победу,
Наше братство попало в беду,
И новейший фашистский последыш
В ту же самую воет дуду.
А солдат, что Отчизну спасали,
Не щадя самого
живота,
На асфальт озверело бросали
Демократы хулы и кнута…
Я их видел. И нет мне покоя.
И теперь я жалею о том,
Что запомнил поверье такое –
Оглянулся на взгорье крутом…
***
Душа моя рвётся в
Донбасс
На стёжки-дорожки
былого.
Но с кем же мне
вспомнить о вас,
Друзья моей
юности строгой?
О вас, не
пришедших с войны,
Мальчишками
знавших окопы...
Шахтёрского края
сыны,
Какие вы видите
сны
На хмурых дорогах
Европы?..